Вообще-то сначала я хотела написать про доктора Хауза. Даже начала собирать мысли, рассыпанные по заметкам, обрывкам разговоров, записочкам "для себя". Смела все в кучу, чтобы выудить из нее что-то ценное. И опешила: оказывается, я смотрю Хауза с 2008 г. и наговорила о нем всяких разностей на 10 страниц плотненького текста.
За эти 3 с лишним года Хауз проделал длинный путь, меня моя дорога то уводила, то возвращала к нему. Мы встречались на пригорках, в узких переулках или на темных задних дворах. Свет падал иначе, падал снег, а может, дул ветер. Все текло и изменялось, и это оказывалось заметным, когда я смотрела на того, кто назывался по-прежнему, но был другим. И взгляд мой тоже был не таким, как раньше.
Эта мистерия изменений продолжается до сих пор. Однако я знаю, что Хауз, увы, кончится гораздо раньше, чем завершится мой собственный сюжет.
Но у меня есть вечные спутники.
Не вымышленные, совершающие свой реальный жизненный путь. Встречи с ними иногда разделены годами, но не прерываются совсем. Возвращение к ним делает очевидными перемены в них и во мне. И испытываешь радость от того, что есть на свете эти блуждающие ориентиры.
Александр Васильев. Я слушаю Сплин с 1998 г. Его трэки - самые многочисленные в моем альбоме воспоминаний. Он растет как поэт, мужает как человек. Мы почти точные ровесники, я попадаю в его шаги, мы умираем вместе.
Эдуард Лимонов. Истинный Воин. Человек, который возвращает мне счастье быть собой, даже когда ты смешон и отвергнут, нищ и бос, одинок и не понят. Что бы он ни делал, я уверена в его честности. Мы оцениваем жизнь одинаково, не сговариваясь. Один из последних героев в том самом античном смысле этого слова.
Виктор Пелевин. Я верю в его маркетинговый гений и подлинность духовного поиска – одновременно. Он умеет продавать то, что трогает во мне «главные» вещи. Мне важно с каждой новой книгой заставать его, как на фотографии, с новым выражением лица в разукрашенной толпе монструозных персонажей.
Ларс фон Триер. «Рассекая волны», «Идиоты», «Догвиль» - это и другое было очень важным. Но после «Антихриста» во мне нет сомнений: я знаю о Триере все. Наши рецепторы настроены на одну радиостанцию иррационального страдания и тоски. Пусть эта волна носит некрасивое название «клиническая депрессия».
Я и они… Мы глубоко законспирированные разведчики в тылу врага. Мы встречаемся на явочных квартирах, но даже там не называем друг друга по именам. Я получаю их радиограммы и отвечаю измененным ритмом сердца.
Если что-то случится с одним из них, то конфигурация моей жизни необратимо изменится. Я буду знать, что смерть уже началась.
Мои спутники. Части моей планетарной системы. Органы моего ментального тела.
Последнюю пару сезонов я смотрю Хауза в состоянии «безусловности». Друзей не бросают в сложностях, родину любят независимо от политической обстановки и т.д. На моих глазах блистательная история сериала оканчивается в бесславии пережившей свой успех суперзвезды. И я провожаю Хауза до могилы.
Но иногда – о, эти неожиданные долгожданные подарки! – Хауз взмывает прежней ракетой. И приходится напрягать все мускулы, чтобы держаться рядом.
В вялом счастливом женском седьмом сезоне взорвалась четырнадцатая серия – мужская, трагическая, самоубийственная, неполиткорректная, отрицающая саму возможность политкорректности в духе «и волки сыты, и овцы целы».
Нет, дорогие зрители, а особенно зрительницы! Волки погибают во имя спокойствия овечьего стада. Но вот в чем фокус, овцам это приносит только относительное и временное счастье.
Помните не менее блестящую серию искушения метадоном? Хауз отказывается от снятия физической боли, чтобы остаться Врачом. Что это значит? Отказ от Счастья во имя Смысла. Это и значит оставаться Мужчиной, вне зависимости от твоей физической половой принадлежности. Этот выбор, который Хауз подтверждал вновь и вновь в разных вариантах, удерживал меня около экрана 3 года, заставлял трепетать мой воинский дух и покупать футболки с цитатами из сериала.
Но случился седьмой сезон. Случилась неизбежная для окончания киноистории счастливая любовь. Образ Хауза потерял идентичность, его контуры размылись. И как в отсутствие магнита, остальные персонажи тоже сбились в неряшливый ком, оставив только воспоминание о напряженной системе соответствий и противостояний, которая завораживала в предыдущих сезонах.
Думаю, сценаристов мучает седьмой сезон не меньше, чем зрителей. Нет, больше. Ведь они убивают то, что выстраивали 6 лет до этого. А что чувствует Хью Лори? Праздный вопрос, конечно.
Но теперь у нас есть четырнадцатая серия, в которой у сценаристов хватило мужества зафиксировать смерть того Хауза, которого мы любили. «Обезболенный» счастливой любовью Хауз теряет врачебную хватку, остроту и быстроту мысли. Пациент умирает, не дотянув минут до очередной разгадки. Но Хауз уже не может подтвердить свой выбор в пользу Истины, теперь он на стороне Счастья – Кади и ее вагины.
Как Воин Хауз умер. Может быть, эта участь ожидает каждого Мужчину. Усталость сломленность, признание поражения и исчерпанности. Великое возвращение к истокам Жизни, а на самом деле приближение к Смерти, что одно и то же по траектории круга. Превращение в Ничто, отсутствие различения в темной, неартикулированной утробе жизни. Женское, тяжелое, вязкое, враждебное Подвигу и Преодолению победило.
Борьба с хаосом, бессмысленностью и смертью закончена. Вывешен белый флаг, подняты руки.
«Я лежу на твоей вагине.» Это полная капитуляция. Дальше – тишина.
Об этом спросил знакомый, видимо, в расчете получить от меня какой-то перечень тем, актуальных для моей возрастной, половой, образовательной и прочей категории…
Но ответ возник у меня в голове не в виде списка...
Дело было воскресным вечером. Нет, уже ночью. Было выпита пара бутылок пива, но она не смогла потушить экзистенциальную тоску. Явно была нужна добавка, но…
Тут нужно сказать, что район моего нынешнего проживания мало способствует ночным прогулкам, но сильно – разочарованию в человеческой природе и общем жизнеустройстве.
Метро Нагатинская находится в самом неприглядном месте Варшавского шоссе – это промзона с редкими вкраплениями чего-то жилого, оказавшегося здесь то ли по ошибке, то ли из садистских интересов планировщиков.
Никто не будет жить здесь, если имеет выбор. А популяция не имеющих выбора известна: гастарбайтеры и мигранты, пенсионеры, бомжи и находящиеся на пути к ним, мелкая гопота (потому что крупная жить здесь уже не согласится).
Большую часть времени это соседство меня не напрягает и даже приносит удовлетворение, поскольку в среде среднего класса делать мне нечего ни по интересам, ни по судьбе. Но и общение с «обездоленными» я предпочитаю не форсировать, знаете ли.
Короче, вылезать из дома в 12 часов ночи и топать 2 трамвайных остановки до ближайшего киоска – это приключение с сомнительным финалом.
Но боль осознания себя была реальнее, чем гипотетическое изнасилование и смерть в подворотне…
Я оделась и пошла: исшарпанные джинсы, кеды, куртка, волосы в гладкий, тугой пучок, капюшон на глаза. Чтобы слиться с темнотой и общим несчастьем этого глухого, искалеченного людьми места.
По одну сторону лился пылающий поток Варшавки: неостановимый, чужой тьме моего пути. Что бы ни случилось на обочине, Варшавка не заметит, не затормозит…
По другую сторону среди деревьев, руин шиномонтажа, помоек, загаженных кустов таилась угроза. В эту сторону даже смотреть нельзя, даже думать. Запах трусливых мыслей может привлечь неведомых хищников.
Засунув руки поглубже в карманы, уткнувшись в воротник, я шла. Навстречу попадалось немного людей. По двое, по трое. Ищущие приключений, которые бы оправдали присутствие на улице промозглой осенней ночью. Они вопросительно всматривались под мой капюшон, окликали, я ускоряла шаг.
Подходя к перекрестку, остановилась. Я оглянулась, чтобы вобрать в себя огни шоссе, мрак за моей спиной, черное небо, навалившееся на деревья, кусты, меня. Что я здесь делаю? Что гонит меня сквозь тьму? Что соединяет меня с этим миром, который рожден уже мертвым?
Что может оправдать эту тупую алкогольную дорогу к киоску с пивом, протоптанную задолго до меня сотнями ног?
Это был момент полного одиночества и пустоты: внутри и снаружи.
Мир мертвых вещей и я с одинаковой страстью взывали хоть о каком-то смысле, хоть о каком-то оправдании.
Мы призывали художника, который преобразил бы нас в акте творческого усилия. Установил бы связи, заполнил пустоты. «Посмотри на нас!» - умоляли мы кого-то. Я, Варшавское шоссе, далекий огонек киоска – мы хотели стать искусством, умереть в нем и возродиться к новой жизни. И тогда мы бы были не зря.
"Когда-нибудь так и случится, - сказала я себе. – Когда-нибудь."
Вот такой у меня ответ на вопрос, о чем писать песни.
Официальный промокод 1xbet бонус при регистрации 32500 рублей.